Представьте себе границу. Пограничный дозор, в котором два бойца — старослужащий и    недавно призванный. Старослужащий в наряде на этом участке уже больше года, знает все досконально. Для того, кто призван недавно, местность в новинку: он старается ее запомнить, задает вопросы старшему товарищу. Вопрос: кто из них более свежим взглядом видит пограничную зону — тот, кто служит давно, или тот, кто призван недавно? Ответ ясен: тот, кто меньше служил. Почему? У старослужащего бойца сложился определенный стереотип местности, он воспринимает ее более общо, без мелких деталей. Молодой же боец обращает внимание на каждую мелочь, которая может оказаться важной. Т.е. у него взгляд еще не «притупился».

Так же происходит и в русском языке. Все зависит от того, под каким углом зрения человек смотрит на конкретное слово, выражение. Вспоминаются строки Омара Хайяма:
«Жизнь громоздит такие горы зол,
Их тяжкий гнет над сердцем так тяжел!
Но если б ты разрыл их, сколько чудных
Сверкающих алмазов ты б нашел!»
И не только слова и выражения, целые произведения, уже прочитанные и знакомые до мелочей, вдруг осознаются совершенно по новому. До больших форм мы дойдем позже, а пока коснемся золотого (не надо бояться этого слова) фонда языка, слов, которые по своей широте не уступают иным литературным работам.

 Казалось бы, все ясно. Литературное произведение, литературный работник и т.п. Но литера — это всего лишь буква! В слове или на металлической пластинке в типографии. Только буква. Получается, что литература является слугой буквы, но это абсурд! Задачи литературы куда более широки и значимы. Именно поэтому раньше, в начале 19 века, в 18, 17 и т.д. веках, литературу мудро называли «словесность». Не учитель литературы, а учитель словесности. Не литературный работник ( как партработник), но слуга словесности, именно слуга; ибо это не труд, а служение слову. Хотя служение тоже труд, труд более тяжкий по одной простой причине: про него нельзя забыть, никогда! Служение поднимает своего «раба» среди ночи и заставляет писать. Он не уснет, пока не напишет то, что ему приказали. Интересный факт: Оноре де Бальзак писал по ночам, опустив ноги в таз с холодной водой и потребляя неимоверное количество кофе.

Выстроим цепочку: буква, слог, слово, предложение, абзац — и т.д. по нарастающей — художественное произведение. Финал. А без чего нет его ценности — без образов героев и мета-образа всего произведения. Теперь возьмем слово «образование». Это ведь не простое усвоение некоего количеств знаний, это создание образа ( корень то «образ»), придание обучающемуся человеку образа того, кто его создал по своему подобию. Придание в процессе обучения изначальной чистоты, искренности, воспитание чувства любви к окружающему миру. Конкретные, практические знания лишь средство для этого.

Кто не знает строки С. Есенина: «Гой ты, Русь моя родная, Хаты — в ризах образа…» Заметили — опять «образа»! Опять расширяются, безмерно расширяются границы слов с корнем «образ». Несколько юмористичны в этом контексте начальное, среднее, высшее (неполное высшее) образование. Кто-то чего-то недоделал! А теперь вспомним картины Андрея Рублева, Феофана Грека, Ильи Глазунова — что это, как не образ, образ человека возвышенного, образ Руси.

Как же назвать утрату образа? Не иначе, как безобразием. Даже у этого слова появляются новые оттенки, если помнить вышесказанном. Не просто безобразие на бытовом, низком уровне, но свершившийся в душе отход от первопричины, жизнь «без образа» в душе.

Да. Вот тебе и алмазы.